Костя творил с ее телом порочные вещи. И невероятные. Меланья даже не знала, что такое возможно. И ее постыдная влага и боль внизу живота оказались вовсе не болезнью. Костя ей все объяснил. Он не стал смеяться над ее страхами. Нет. Он заполнил тяжелую пустоту. С ним было все совершенно иначе. И он так отличался от мужа. Его тело не было рыхлым и обрюзгшим. Нет. Он был сильным. Мускулистым. Худым из-за пребывания в плену. Но в нем все равно чувствовалась мощь. И не смотря на это он не причинил ей боли. Ни разу. Меланья мечтательно улыбнулась. Хотя, нет, боль была… Но совершенно иная. И Константин ее утолял, заполнял собой. А еще были его шрамы. Меланья изучила все. Кривые и широкие. Некоторые побелели от времени. Некоторые все еще бледно-розовые, едва успевшие затянуться. Меланья целовала его шрамы, понимая, что влюбляется в каждый. Она снова улыбнулась и ласково провела пальцами по обнимающей ее руке. Кожа Кости была гладкой и теплой. Он хрипло вздохнул и открыл глаза:

– Вы уже проснулись? – Он сонно улыбнулся и поцеловал ее в уголок губ, царапая отросшей за ночь щетиной.

Меланья смутилась прямого зеленого взгляда. Боже, она ведь обнажена. И он тоже… И уже светло. Темнота больше ничего не скрывает.

– Почему вы покраснели, моя прекрасная княгиня? – Он нежно коснулся ее щеки.

У Меланьи перехватило дыхание от простой ласки. Чувствуя, что краснеет еще больше, попросила:

– Поцелуйте меня.

Счастливая улыбка изменила его лицо. Он снова казался молодым и счастливым, каким и должен быть юный наследник князя. Костя потянулся к ней, легко коснулся губами ее губ. Даже этого хватило, чтобы сердце забилось быстрее. Кровь ускорила свой бег, хлынула сметающим все потоком в живот. Но Меланья не позволила себе вновь поддаться искушению. Она отвернулась, и губы Кости опалили щеку. Он заставил ее снова повернуться лицом:

– Что случилось?

Меланья прикусила губу, чтобы сдержать слезы:

– Я ужасная женщина.

– Да-а-а… Да, ужасная…

Константин лег сверху, раздвинув ее бедра. Сжал ее грудь, лизнув набухший сосок.

– Вы – худшая из женщин. Должны были принадлежать мне, а достались отцу…

Меланья выгнула спину и зажмурила глаза от безумных ощущений. Константин целовал ее грудь, втягивал в рот чувствительные соски и облизывал их. Помимо воли Меланья шире развела ноги. Она чувствовала возбуждение Кости. Он прижимался к ней своей плотью, бесстыдно потираясь о влажное лоно.

– Я – греховодница… – Меланья попыталась оттолкнуть Константина. – Мне место в аду.

Костя опалил ее пристальным взглядом.

– Не смейте так говорить.

– Но это правда… Я замужем, давала клятву в церкви. И вместо верности совратила сына собственного мужа.

Костя рассмеялся. Этот звук сделал с Меланьей что-то странное. По телу пробежала дрожь. Соски набухли еще сильнее. Живот сжался в предвкушении.

– Вы обещали быть мне хорошей мачехой. – Он поцеловал один сосок, сжав его губами. – Заботиться обо мне. – Наглые губы обхватили второй сосок. – И я хочу, чтобы так было всегда. – Он лукаво улыбнулся, оставляя влажные поцелуи на ее ребрах.

Неожиданно Меланью прошиб пот.

– О, Боже…

Она попыталась вырваться. Костя удивленно следил за ее судорожными движениями.

– Что случилось?

– Отвар! Он еще не готов.

Костя вернул ее на место, прижав к кровати.

– Какой отвар?

– Чтобы не понести от вашего отца. А мы… Мы с вами…

Взгляд Кости заволокло странной зеленоватой дымкой. Ноздри раздулись, а радужки таинственно блеснули. Словно он и вправду был жутким драконом. Прямо по ее телу Костя сполз еще ниже, задумчиво взглянул на ее живот, а затем поцеловал прямо над пупком.

– Значит… Тут уже может расти наш ребенок? – Его голос звучал хрипло и странно глухо.

– Господи… Если это так… – Меланья начала осознавать чудовищность своего поступка.

– Если это так, – Костя снова загадочно улыбнулся, – то у нас будет прекрасный ребенок.

Меланья покачала головой.

– Нет, не у нас. Я ваша мачеха.

– Я что-нибудь придумаю.

– Как придумали с вашим отцом? – Меланья не могла смотреть на него.

Она понимала, какой грех совершила, но не могла сопротивляться желанию совершить его снова.

– Разве не этого вы хотели, молясь в церкви?

Меланья опустила глаза. Он помнил. И сделал это ради нее. Но хуже всего было то, что внутри стало безумно горячо.

– Этого…

– Тогда нечего бояться. Я смогу о вас позаботиться. О вас и нашем ребенке.

Меланья не смогла удержать соленую слезинку.

– Возможно, никакого ребенка и не будет. Я… Может я просто не способна понести…

– А может, вы просто ждали меня?

Костя сполз еще ниже и поцеловал местечко над треугольником темных волос. Меланья ахнула.

– Что вы делаете?

Он загадочно улыбнулся.

– Сейчас узнаете.

Он заставил ее развести бедра еще шире, наклонился и лизнул истекающее соками лоно. Меланья громко застонала и помимо воли прижалась к губам Кости. Ад прекрасен. Ее ад совершенен.

***

Вот теперь точно сошел с ума. Нужно попытаться дышать. Но вокруг меня теперь разливался Викин запах. Наши смешавшиеся запахи. Совершенно чокнутого потрясающего секса. Лучшего, который был в моей жизни. Черт, да это нельзя было даже ни с чем сравнить. Стоя возле убогого забора, зачерпнул горсть снега и сунул в рот, остатки растер по лицу. Не помогло. Внутри все пекло. Нашел Викины окна, с идиотской надеждой уставился на них. Вика не смотрела. До отвращения милая белая занавеска так и не сдвинулась с места. Даже не шелохнулась. В отчаянии собрал еще снега и швырнул в лицо. Пнул хлипкую калитку. Та едва не слетела с петель. Ничего не помогало. Уходить сейчас от нее – все равно что брать нож и самому себе отрезать один за другим пальцы, а затем начинать распиливать руку до кости.

На губах и языке до сих пор вкус Вики. Сумасшедший до охуения вкус! Теперь мне необходимо еще. Жизненно необходимо. А иначе сдохну. Свихнусь окончательно. Спина горит от ее ногтей. И это продлевает оргазм. Ощущение такое, как будто сейчас был первый секс в моей жизни. Хотя, наверное, так и есть. Меня аж шатает. Как пьяный, добираюсь до машины и без сил сажусь за руль. Руки и ноги дрожат. В голове шумит. Ехать сейчас куда-то – самоубийство. Знаю, что врежусь в первый же попавшийся столб. Потому что перед глазами – Вика. А в ушах – ее стоны и громкие, срывающиеся крики. Она оказалась в тысячу, в миллиард раз совершеннее. Я даже не представлял, что так может быть. Что так будет. В ней все было идеально. Создано под меня. Потрясающая грудь с охрененными сосками. Мне теперь не избавиться от воспоминаний о них. Маленькие… От моих пальцев и губ они покраснели и стали больше, оказались нереально чувствительны. Так набухли и отвердели, что ими можно было пораниться. Вика стонала и просила еще. Я пытался запомнить все, что ей нравится. Охереть, какой старательный ученик.